Должен ли писатель соответствовать, или Талант важней, чем «облико морале»?

Есть разные позиции в вопросе, имеет ли значение для творчества то, каков в частной жизни сам творец. Кто говорит: не имеет никакого значения, а кто с негодованием отвергает любого автора, который допустил бытовую распущенность. И все по-своему правы…

Нет, если поэт красиво пишет про цветущие лилеи и резвящихся на лужайке пейзан, то действительно — какое имеет значение тот прискорбный факт, что он в жизни частенько брал в долг без отдачи? Другое дело, если главный пафос его произведений в том, что надо быть честным. Тут уже как-то ощущается диссонанс.

Если писатель включен в школьную программу за то, что воспевал героизм и поносил трусость, то как-то неловко бывает узнавать из мемуаров, что он по знакомству отлынивал от военной службы или состоял в осведомителях.

Можно сколько угодно вдохновенно живописать березки и заливные луга, и не наше дело, каков классик был в быту. Но если главный пафос произведения в обличении крепостного права, то как минимум хочется узнать, что сам-то классик не продавал своих крепостных без семьи на хлопковые плантации и не содержал гарем из крепостных девушек.

По-человечески понятно, что вдохновенный пиит, создающий пером упоительные шедевры о любви, коварстве и так далее, сам в личной жизни может быть достаточно часто вдохновляем любовными сюжетами, и было бы глупо требовать от него сугубо аскетического образа жизни. Мы готовы простить ему некоторое, как бы сказать, порхание по цветкам удовольствия, понимая, что это необходимо пылкой душе творца… Но если он в произведениях неистово ратует за воздержание и усмирение плоти — нас несколько удивляет наличие у него кучи детей и славы покорителя окрестных пейзанок в радиусе пешей досягаемости…

И так далее.

Русская литература — не просто массив искусно написанных художественных текстов. Она прочно считается оплотом высоких гуманистических идей, источником гражданской нравственности и моральной чистоты. И нам ну очень хочется верить, что те, кто ее писал — вполне соответствовали высокому званию «дома высокой культуры быта»…

Здесь мы сделаем отступление в историю и вспомним, что такое «мултанское дело».

В 1892 году недалеко от села Старый Мултан Малмыжского уезда Вятской губернии обнаружился неприятный труп нищего Конона Матюнина. Было высказано предположение, что был совершено ритуальное убийство. Десять крестьян-удмуртов были обвинены в человеческом жертвоприношении языческим богам. Согласно версии обвинения, они напоили его и добыли из него внутренности и кровь для мрачных ритуальных целей. Суд признал виновными в ритуальном убийстве и осудил на каторгу 7 человек. На несчастных удмуртов пала страшная тень человеческих жертвоприношений.

Вместо того, чтоб высказаться на тему общей несправедливости мира и призвать всех к самоусовершенствованию, писатель В. Г. Короленко поднял на ноги юристов и адвокатов, добился проведения объективного следствия, пробудил народное возмущение диким произволом судей. Писал статьи и обращения, собирал документы и материалы по делу, исследовал верования удмуртов и убедился, что никаких таких ужасных обычаев в них нету и в помине.

Он тщательно вник в ситуацию, побывал на месте, подробно ознакомился с ситуацией, и понял, что это дело есть не что иное, как грубо сфабрикованный «кровавый навет», то есть дикое и мракобесное обвинение целого народа в совершенно не соответствующих реальности грехах и преступлениях.

История повернулась так: «Дело получило широкий общественный резонанс, благодаря чему в 1896 г. было проведено более тщательное и беспристрастное расследование, и обвиняемые были оправданы. Большую роль в оправдании невинных по „Мултанскому делу“ сыграло выступление в качестве защитника В. Г. Короленко».

В. Г. Короленко никогда не считался глыбой, хотя писателем был хорошим и добротным. Но он не мог равнодушно пожать плечами, видя, что невинные осуждены на каторгу. Вот почему-то судьба полудиких удмуртов не давала ему спокойно спать. И он свернул горы и добился своего — повернул вспять общественное мнение и неповоротливую машину судопроизводства и защитил несчастных темных людей, которые и понять не могли, что за беда на них обрушилась…

А ведь мог бы отреагировать и иначе: например, сказать что-нибудь вроде того, что в мире вообще много горя и несправедливости, все время где-то кого-то обижают, и почему же это он должен бросить все свои дела и размышления о божественном промысле — и броситься заступаться именно за этих людей? Этак можно и не успеть написать все запланированные 75 с половиною томов благостных рассуждений о праведной жизни!

Но не сказал.

Можно с полным основанием считать, что Короленко спас не только десяток удмуртов, но и доброе имя русской литературы как оплота гуманизма.