Каким был первый, самый страшный день войны? Выжить вопреки всем смертям...

Если бы только знать, чем закончится этот самый страшный первый день войны? Никто из семьи Древиных об этом не ведал. Ни Капитолина, прижимавшая к себе годовалую Людочку, проводившая мужа только глазами, когда грузовик с семьями комсостава отправился на восток, подальше от границы. Ни ее мама, Нина Александровна, которая шептала запекшимися от жары губами: «Господи, только б ни убили никогда: ни нас, ни зятьев». Ни Октябрина, которая гадала: куда их теперь повезут? Во Львов? В Киев? Или еще дальше…

Во Львове они долго не задержались, отправились под Киев, в Коростень, забирать Антонину. Немцы наступали так стремительно, что и в Коростене практически не остановились, решили пробиваться к Киеву. В одном из колхозов им, как семье офицеров-пограничников, выделили телегу, на которой они и прибыли в Киев. Хотели найти крышу над головой, но куда там! Столица Украины была забита беженцами, на ночлег устроились в Ботаническом саду, под открытым небом. Бомбежки, обстрелы, настоящий ад…

Только-только большой человеческий «табор» угомонился, как раздался вой воздушной тревоги, и практически вслед за ним на город начали пикировать самолеты с черными крестами на крыльях. Несколько бомб упало и на Ботанический сад. К счастью, далеко от того места, где они находились.

Вместе со всеми Древины кинулись на вокзал. Им удалось выбить место в товарном вагоне, который направлялся в сторону Курска. Эта поездка до сих пор стоит перед глазами Октябрины. В вагоны набилось столько людей, что сидели и стояли, плотно прижавшись друг к другу. Когда случался налет, вся эта человеческая масса бросалась из вагона в ближайшую лесопосадку или овраги, чтобы не стать жертвой обстрела или бомбежки. Не всегда это удавалось: однажды Октябрина увидела сквозь дыру в крыше черный силуэт самолета, но только крикнула: «Сейчас бомбить будут!», как раздалась пулеметная очередь. Самолет «отвернул» через полминуты — его отогнали советские истребители. А сидевшая напротив подростка женщина с ребенком на руках даже не пыталась успокоить орущего младенца. Капа повернулась к ней: «Тише, тише, мою дочь разбудит…»

Женщина никак не прореагировала на это замечание. Глаза у нее были закрыты, а из пробитого пулей лба на щеки стекала густая полоска крови. «Наповал», — прошептал кто-то…

Дочери разминулись с мамой. Она выскочила за кипятком на станцию, а тут началась бомбежка. Тоню, Капу, Октябрину и Людочку выгнал из вагона какой-то усатый военный, а когда фашистские самолеты улетели, оказалось, что мама так и не пришла к эшелону. Да и от всего состава мало что осталось — только догорающие вагоны.

— Мама! Мамочка! — пронзительно закричала Октябрина. А военные их уже торопили — дали машину, чтобы ехать дальше, на восток.

…Остановились они в городе Балашове, поселили их в тесной избушке на окраине города, у какой-то доброй женщины. Поначалу Октябрина часто плакала, вспоминая маму. Сестры утешали: «Мертвой мы ее не видели, может быть, объявится…» Звери или люди?

Осенью почтальон принес им письмо. От мамы. Как Нина Александровна разыскала дочерей, до сих пор остается загадкой. Но вскоре она приехала к ним в Балашов. Здесь разместились сразу три эвакогоспиталя, куда Тоня, Капа и приехавшая к ним после мамы Нина, устроились медработниками. Вернее, сначала устроилась Нина (у нее было медицинское образование), а потом устроила сестер. Маму никак не хотели брать, но она пробилась к начальнику госпиталя и сказала: «Разрешите приготовить вам соусы! Я — повариха!»

Соусы начальнику понравились, так мама стала сначала поваром. Она со старшими дочерьми пропадала в госпитале с утра до вечера. А Октябрина прибегала к раненым после уроков. И практически из каждой палаты ее просили: «Революция, напиши письмо жене!», «Революция, можешь мне чуточку подушку подправить?»

Иногда Октябрина брала с собой и Людочку. При виде трехлетней крохи раненые начинали улыбаться, каждому хотелось на нее посмотреть, погладить по волосам, в эти минуты у многих на глаза наворачивались слезы, бойцы вспоминали своих детей и внуков. Но как-то раз им нужно было пройти через палату, в которой лежали раненые немецкие офицеры (бывало и такое — некоторые обладали ценными сведениями).

Перед тем как идти через эту палату, Октябрина «проинструктировала» Людочку: «Старайся не шуметь, здесь лежат фашисты». Ребенок забежал в палату первым и тут же выдал такое, что потом долго вспоминали в госпитале.

Людочка внимательно посмотрела на немцев и закричала громко, обращаясь к Октябрине:

— Тетя, тетя! Это не фашисты! Фашисты — звери, а здесь лежат люди! Суровая реальность: декан без ноги

…Когда после Сталинградской битвы началось наступление Красной Армии, эвакогоспитали начали продвигаться вслед за войсками. Так Древины оказались в Днепропетровске. Мама по-прежнему куховарила в госпитале, старшие дочери, задержавшись ненадолго, отправились дальше, с наступающей армией. Тот госпиталь, в котором работала Нина Александровна, решено было оставить здесь, в глубоком тылу. Так они втроем с Октябриной и Людочкой задержались в Днепропетровске.

Мама посоветовала дочери идти учиться, как раз собирались возобновить занятия в университете. Октябрина хорошо помнит, как пришла в полуразрушенное здание и ее встретил мужчина на костылях, у него не было одной ноги. Он внимательно посмотрел на девушку и спросил: «Куда хотите быть зачисленной? На исторический факультет? Это здорово! Вы уже — четвертая! Найдем еще одного человека и можно приступать к учебе. Только захватите из дому табуретку, у нас с мебелью туго…»

Это было страшное, голодное время. И мама, ее золотая мама, придумала такой выход. С разрешения начальника госпиталя она брала котелок, накладывала в него кашу, а сверху все «накрывала» двумя банками американской тушенки, полученной по ленд-лизу. Вручала все это Октябрине и говорила: «Снеси своим! Пусть поедят! А ты, смотри, сама к котелку не пристраивайся — дома поешь!»

Небольшой котелок и сразу шесть голов, склонившихся над ним, только ложки стучат — этого Древина тоже никогда не забудет! Как же ей хотелось присоединиться к трапезе, под ложечкой аж подсасывало, но маму ослушаться она не смела… Может, кто откликнется?

Их первый выпуск — 1948 года — четверо девчат и один парень, комиссованный из армии из-за того, что потерял на фронте руку…

Где они сейчас? Остался ли хоть кто-то в живых? В Днепропетровске ли? В других уголках бывшего СССР? Может быть, не они сами, а кто-то из их детей и внуков прочитает эти строки и откликнется? Октябрина Николаевна Древина очень на это надеется.

А вдруг? Ведь в Днепропетровске университет до сих пор стоит, может быть, кто-то и откликнется…

Помните, как сложился для Октябрины первый день войны? Ближе к обеду прибежал на секунду Капин муж. Наскоро поцеловал Капу, свою дочь, Нину Александровну и похлопал по плечу Октябрину.

— Первые атаки фашистов мы отбили, сейчас они затихли. Вон в начале улицы грузовая машина. Собирает семьи комсостава. Берегите себя! Дай бог, свидимся!

… Судьба распорядилась иначе. Капин муж погиб 22 июня, вскоре после их отъезда. Как и другой лейтенант, муж Нины. Уже потом, в конце войны, кто-то им рассказал, что фашисты захватили его тяжелораненым. Долго пытали, пытаясь выяснить численность соседних гарнизонов. Ничего не добившись, они привязали лейтенанта к дереву и подожгли живьем…

Нина погибла во время войны. Валентина пропала без вести. Тоня была тяжело ранена, скончалась от последствий ранения сразу после майского победного салюта 1945 года. Капа вторично вышла замуж за лейтенанта Александра Медкова, кавалера ордена Александра Невского. За что ему вручили такую награду, сейчас уже никто не расскажет: ни Капы, ни Александра давно нет в живых. Остались только Октябрина Николаевна и Людочка, дочь Капы.

Я смотрю на довоенные фотографии сестер Октябрины Николаевны, и на мои глаза наворачиваются слезы. Какие красивые молодые девчата. Им любить и рожать детей…

Эх, война, что ж ты, подлая, сделала?!